«Поговорим о наших мёртвых…» – книгу с таким названием Сергей Попов посвятил покинувшим этот мир воронежским поэтам.
- Некоторое время назад я написал несколько очерков, в которых описал впечатления от встреч с реальными людьми, - рассказывал он на презентации, состоявшейся не так давно в музее Сергея Есенина. – Но это не совсем мемуары, не совсем документальное повествование. Поэтому в этюдах не приводятся имена. Конечно, мои герои узнаваемы. Особенно для тех, кто с ними общался, действовал в той среде. И всё же здесь присутствует художественное преломление, личный ракурс. Я не историк литературы, но жизнь моя сложилась таким образом, что на исходе прошлого века довелось быть знакомым со всеми людьми, которые писали стихи в Воронеже. Кого-то я видел в детстве, с кем-то общался мельком, с кем-то дружил.
Догадаться, кто здесь «Председатель», а кто – «Громкоголосый», несложно: стихи этих людей (предваряемые краткой биографической справкой) опубликованы на соседних страницах. Сергей Попов собрал в качестве иллюстрации к своим эссе небольшую антологию. Попали в неё тексты 31 автора. В их числе – Олег Шевченко, Юрий Бобоня, Владимир Гордейчев, Анатолий Жигулин, Геннадий Лутков, Анатолий Ионкин. Некоторые поэты совсем забыты. Не удалось выяснить дату смерти (и даже отчество) Бориса Пичугина, который выпустил единственный сборник в 1980 году. О фронтовике Тихоне Павлове неизвестно даже то, когда он родился. Осталась лишь книжечка «Стихи солдата», и если бы не Сергей Попов, никто не вспомнил бы в 2014 году бесхитростные, но чем-то цепляющие строки:
Погиб в далёкой Венгрии
друг Колька.
Осталась фотокарточка –
и только.
Упал,
роняя верную винтовку,
и не вернулся
в домик на Чижовку.
Выпустил книгу Центр духовного возрождения Чернозёмного края. Осуществлено издание за счёт средств гранта правительства Воронежской области на создание творчески значимых проектов в области культуры и искусства.
«На последующих страницах читатель может встретить замечательные стихи несомненных поэтов. Вместе с тем многие из приведённых произведений далеки от совершенства. И с течением времени это становится всё более очевидным», - предупреждает автор-составитель в небольшом вступлении к книге. Но для самого Сергея Попова важен не столько текст, сколько человек, его написавший. И «литературно-исторический контекст». Потому к своим персонажам Попов относится с сочувствием, и неизменно деликатен даже когда это, предположу, было непросто.
Некоторые особенности советской литературы объяснялись тем, что значительная часть её представителей занимала, по сути, чужое место. На руины прекрасных башен, ещё помнивших полубогов Серебряного века, пришли люди, среди которых были и честные, и мерзавцы, и бездарные, и талантливые (и те, кто свой дар продал или пропил). Но они заняли «поле», где прежде росли Андрей Белый и Фёдор Сологуб, Николай Гумилёв и Александр Блок, Марина Цветаева и Осип Мандельштам. Объявленный в 1917 году низложенным и в следующие лет двадцать уничтоженный, тот мир был чужд и непостижим для пришедших на смену (таковым был, кстати, и мир, казалось бы, близкого им «социально» Николая Клюева), сколько бы те ни примеряли костюмы и поэтические формы прошлого. Неважно, что кого-то из перечисленных выше после смерти объявят «советскими поэтами» и включат в антологии рядом с Сергеем Михалковым.
Иные советские литераторы не скрывали влияния своих предшественников и даже, возможно, думали, что правильно понимают их язык. Так или иначе, многие тянулись к Высокому. Порой – к потустороннему. «Гималайская» проблематика увлекала нашего семинарского «мастера» всё больше. Он строил планы строительства Шамбалы на Алтае, хлопотал об издании трудов Блаватской, организовывал ячейки последователей по России», - рассказывает Сергей Попов об одном из своих персонажей. И ведь тот – выпускник семилукской школы и философского факультета МГУ – наверняка ощущал, что невольно подражает Андрею Белому, который антропософией был увлечён не меньше. Но Белый под влиянием теорий Рудольфа Штайнера создавал шедевры, а у «гималайца» - не вышло.
Историк литературы Олег Ласунский на презентации книги «Поговорим о наших мёртвых…» вспоминал, что кое-кто из её героев (и таких примеров много!), демонстрируя окружению себя исключительно в образе литчиновника, собрал дома прекрасную библиотеку, где любовно хранил, перечитывая, и то, что порой, возможно, пламенно обличал по службе на собраниях. Конечно, такие детали (они есть и в книге) делают образы когда-то ходивших по одним улицам с нами людей объёмнее. Для кого-то это было двоемыслие, для кого-то – противоречивость. И противоречивость, важно отметить, трагическая. В общем-то, жизнь и творческая судьба не сложилась у большинства из этих тридцати с лишним. Вроде и десять сборников вышло, и лауреат несколько премий, а всё же «что-то не то». Наверное, иные из них это осознавали.
Говорят, даже те, кто не стал прекрасным поэтом, вполне способны были объективно оценить опусы приходивших к ним за советом молодых стихотворцев-максималистов. И даже если стихи, собранные Сергеем Поповым, всё равно забудут, останутся воспоминания тех, кому их авторы помогли однажды – советом или резолюцией на прошении.
Виталий Черников
«Коммуна», №155 (26371), четверг, 20 ноября 2014 года
